Из открытого окна доносится одинаковая последовательность звуков - стук, топот четырёх лап по траве, радостный лай, после чего - свист брошенной палки. .
Я, заваривая утренний кофе, даже не оглядываюсь в сторону улицы - знаю, что там происходит.
Энди играет с Тоби.
Тоби в самом лучшем собачьем возрасте. Ему четыре, и он не грызёт тапки и не прудит лужи. У него белые зубы и ясные, как утреннее небо, глаза.
Я и Элеонора, моя жена, называем его Тоби Третий.
Первый погиб, когда мне было девять - он выскочил на дорогу и угодил прямо под колёса пикапа нашего соседа. Сейчас я вспоминаю об этом спокойно, но в те годы я и поверить не мог, что решусь на нового питомца.
Первая собака - как первая любовь. После неё ты никак не можешь смириться, не веришь, что в твоей жизни будет ещё что-то похожее, даже боишься этого.
Поэтому Тоби Второй не сразу стал любимцем. Родители купили его в подарок мне на пятнадцатилетие, но ещё долго я посматривал на пса с недоверием. Место бассета занял фокстерьер, ураганом ворвавшийся в мою жизнь и постепенно ставший лучшим другом. Веселее всего было на моей первой свадьбе - мы с Маргарет, моей избранницей, напялили на него костюм шафера и он скакал между гостями, выпрашивая вкусняшки.
Исчез он много позже. По словам Эл, моей второй жены, тогда сидевшей дома с Энди, он просто встал и медленно вышел из дома. И не вернулся.
Собаки, как мне кажется, чуют свою смерть. Видимо, и Тоби Второй почувствовал, как холодная рука тянет его за ошейник в иной мир и решил, что нам лучше этого не видеть.
Кофе - горький, как утрата - продолжает попытки меня взбодрить.
Я провожаю взглядом Тоби Третьего, возвращающегося с палкой, после чего выглядываю в другое окно.
Там уже в который раз происходит утренний ритуал.
Энди аккуратно вытаскивает палку из зубов собаки, пару раз машет перед носом Тоби, после чего заводит руку за голову - и отточенным, привычным движением запускает палку метров на двадцать.
Он никогда не ошибается, палка всегда летит примерно в одно и то же место.
Одно из проявлений Аспергера - не только желание, но и умение делать всё однообразно.
- Энди! Доброе утро! - кричу я в окно.
Он радостно(как же мне этого хочется) поднимает руку в приветствии.
На ней не хватает двух пальцев.
Столько раз видел это, но сердце всё равно ёкает.
- Доброе утро, пап! - гудит он в ответ.
Тоби уже у его ног, с палкой в зубах. Энди отбрасывает деревяшку и начинает скупыми, точными движениями гладить собаку. Несколько секунд - и Тоби уже радостно подставляет ему живот.
За моей спиной раздаются шлёпающие шаги. Я оборачиваюсь - и вижу только спину Эл, которая проходит в ванную.
- Доброе утро! - кричу я, она сонно мотает головой и хлопает дверью.
Тяжело быть совой в мире жаворонков, как, впрочем, и в любой другой ситуации, когда ты не такой, как все.
Спросите у Энди, в конце концов.
Он умеет читать, писать, с удовольствием изучает мир - но не сможет окончить колледж тогда же, когда его друзья.
Даже когда он вырастет, с ним останутся все эти "ритуалы" из его детства, словно кто-то при его рождении щёлкнул тумблером - и теперь он видит всё вокруг иначе.
Я отвожу взгляд от окна, сажусь за кухонный стол и мелкими глотками пью кофе, пока тостер готовит хлеб.
О том, что наш Энди такой, мы с Маргарет, моей первой женой, узнали слишком поздно. Что-то сделать с этим было невозможно.
Элеонора, моя вторая супруга, заходит на кухню, выхватывает из щёлкнувшего тостера хлеб, открывает холодильник и начинает обильно покрывать джемом будущий сэндвич.
- Это был мой бутерброд.
Она молча заряжает тостер вновь.
- Доброе утро, Грег. - Элеонора лучезарно улыбается, откусывая. На её бледное лицо начинает возвращаться румянец. - Где Энди?
- Играет с Тоби, как всегда. Энди, ты не забыл, что тебе в школу? - кричу я.
В ответ с улицы доносится:
- Нет, пап! У меня ещё пятнадцать минут!
- И так каждое утро. - с улыбкой говорит Эл, усаживаясь за стол с тарелкой и стаканом сока. - Знаешь, мне кажется, Энди будет гораздо способней, чем ему предрекают.
- Если общество сумеет побороть стереотипы относительно таких, как он.
- Сумеет, конечно. - она делает глоток. - Примирилось же оно как-то с тем, что ты можешь быть, кем угодно, если этого захочешь.
- Но если тебе предначертано быть таким, какой ты есть, общество может этого не понять.
Элеонора машет на меня сэндвичем.
- Такое было с утра хорошее настроение, Грег. А ты решил подискутировать о мировых проблемах.
- Ну, это же связано с нашим сыном.
В её глазах на несколько миллисекунд проскакивает недоверие, которое сменяется улыбкой.
- Да, именно. С Энди.
Маргарет всё никак не привыкнет называть его "сын" или "ребёнок". С самого начала наших отношений он для неё просто "Энди".
- Он и раньше-то был не такой, как все. А теперь он даже не такой, как не такие, как все. - она говорит это слегка фиолетовыми от джема губами. - Страннее странного.
- Но Энди - наш сын, я прав?
Она кивает головой. Волосы, ещё мокрые после душа, рассыпаются по плечам.
- Единственный в своём роде.
Она роется в карманах и достаёт небольшую пластмассовую палочку белого цвета.
- Или уже нет? - она кладёт находку на стол.
Я перевожу взгляд с лежащего на столе на мою жену.
Она будто светится изнутри.
- Да-да.
Я вскакиваю на ноги, качнув стол.
- Неужели?..
- Именно. - Эл снова кивает. - И она, подчёркиваю, она, будет абсолютно здорова.
- Ты...ты уже была у врача?
Моя жена снова кивает головой, дожёвывая тост. Делает очередной глоток сока.
- И как давно...
- Третий месяц.
- А ты узнала?..
- Полтора месяца назад начала подозревать, а ещё через пару недель пошла к нашему доброму доктору. Он говорит, что у нас будет чудная девочка.
Я слушаю свою жену, но страх пробирается под мою кожу, отмечая свой путь мурашками.
- А он уверен в этом? Просто в тот раз...
- Я в этом уверена. - она смотрит на меня бескомпромиссным взглядом. - У меня будет дочь. Моя дочь. Моя настоящая дочь, а не "ребёнок от первого брака".
У меня в душе - ещё не гнев, но уже его начало. Первый порыв ветра зарождающейся бури, предвестник.
- А Энди? Он что - не твой? Не настоящий?
- Он - наш общий. Наш, доктора Палмера, твоей бывшей и ещё сотни других людей. - она делает паузу. - Даже того продавца с барахолки, который отдал тебе Тоби, считая, что тот поможет Энди с социализацией. А дочь будет моей и твоей.
Я смотрю на то, как Энди продолжает гладить Тоби. Пёс мог бы закатить глаза и восторгаться, но он не сделает этого.
У собак-роботов не настолько проработаны физиологические особенности.
Так что он, следуя заложенной в него программе, переворачивается на спину и усердно делает вид, что хоть что-то чувствует, когда рука Энди поглаживает его композитное, укрытое за слоем меха, почти неотличимого от настоящего, брюшко.
- Но я-то знаю, Грег, что Тоби ты взял для себя. Тебе просто было не по себе от предчувствия новой утраты, если собака будет живой. И вот теперь у нас замечательная, практически бессмертная собака. И никакой горести, если откажут батареи или если она выскочит на дорогу, где её...
- Хватит! - я срываюсь на крик.
Между нами повисает молчание. Такого уже давно не было, года два, наверно. С тех самых пор, когда мы решали, что можем сделать для Энди.
Эл смотрит на меня, долго, пристально. В уголке глаза я замечаю капельку влаги.
- Прости, я... - она выдыхает. - Я не хотела. Просто все эти разговоры... Знаешь, я устала. Я и правда хочу, чтобы моя дочь была только моей.
Я киваю c понимающим видом.
- Хорошо. - я вздыхаю. - Она будет только нашей.
Обнимаю Эл. Она замыкает руки на моей спине.
- Тем более, Энди никогда не обидит её. - эта фраза специально для меня. Эл никогда не будет относиться к моему сыну, как к родному.
Крепче прижимаю её к себе.
- Конечно.
Она отпускает меня. На рубашке остаётся мокрый след - неизвестно, от её волос или от её слёз?
- Ты рад за нас, Грег?
Я киваю ей головой и искренне улыбаюсь.
- Естественно.
Она вытирает уголок глаза указательным пальцем, после чего смотрит на часы.
- Ох! Уже почти восемь! Пора приводить себя в порядок, а то я засиделась тут! - Эл вскакивает и мчится к зеркалу.
Я же делаю очередной глоток кофе и кричу в окно:
- Энди! Без пяти восемь!
- Понял! - кричит мне в ответ сын. Через полминуты дверь на кухню распахивается и он появляется передо мной, совсем не запыхавшись. Он спешит - школьный автобус будет здесь через десять минут, а он ещё в домашней одежде.
Но я всё равно его останавливаю.
- Энди, малыш. Скажи мне честно - тебя же никто не обижает в школе?
Мой сын наклоняет голову и отвечает:
- Нет, пап.
- Ты уверен?
- Слово "дурачок" не обидное? Меня так называет одна девочка из параллельного класса. - он поглядывает на меня, как мне кажется, с хитринкой.
Я улыбаюсь.
- Наверно, нет. Если от девочки - то точно нет.
Энди кивает мне, после чего убегает в свою комнату.
Я же остаюсь на кухне с полупустой чашкой в руках.
Очень хочется запустить её в стену.
Но я останавливаюсь на полпути.
Ставлю в посудомойку покрытую разводами кофе посуду, после чего иду провожать Энди в школу.
Он уже второй год ходит в обычную, не в интернат для "особенных" детей. Даже делает там успехи, по сравнению с его предыдущим уровнем.
По крайней мере, когда он заходит в автобус и садится на своё место, сосед с ним заговаривает. Уже показатель.
Значит, малыша Энди приняли там.
Энди отвечает ему улыбкой.
Значит, и он принял это место.
Я прохожу в дом, сажусь на диван в прихожей и неосознанно бросаю взгляд на комод.
Там стоит фото трёхлетней давности. Энди пять. Он белобрыс, любознателен. Активно пытается читать, но пока ничего не выходит. Уже отучился от горшка, но ещё со страхом ходит в туалет один.
Со вздохом я отвожу взгляд от фотографии.
Энди ещё до своего рождения, неосознанно, сыграл в генетическую рулетку - и наградой ему стал этот чёртов синдром.
От воспоминаний меня отвлекает топот по лестнице, ведущей на второй этаж.
Эл врывается в комнату - свежая, бодрая, красивая. Она падает на диван возле меня, целует в щеку, после чего спрашивает:
- У тебя выходной?
Я киваю головой.
- Ты не поедешь сегодня в город?
- Не знаю, скорее всего - съезжу до супермаркета, наберу чего-нибудь.
- Холодильник битком. Туда стоит ехать, только если ты решишь устроить барбекю.
Я киваю ей. Эл снова улыбается.
- Наглый шантаж. - уголки рта поднимаются вверх, и я отвечаю на её улыбку.
- Зато вкусное мясо.
- Дорогая, ты просто чудо. - я целую её в висок.
- Не перехвали, а то я растаю. - она спрыгивает с дивана, в последний раз проверяет причёску перед зеркалом, после чего снова поворачивается ко мне, но её взгляд направлен в сторону полки с фотографией.
- Грег...
- У нас будет замечательная дочка. - да, мы вместе всего шесть лет, но понимаю с полувзгляда. - Такая же, как все.
Она смотрит на меня с благодарностью.
- Люблю тебя.
- И я.
Она кивает головой и выходит из комнаты.
Я же включаю телевизор и начинаю гонять его по каналам, пока не замечаю знакомое лицо в прямом эфире.
Доктор Палмер собственной персоной. Он сменил безукоризненно чистый халат на строгий костюм, но его невозможно не опознать - всё та же безумная причёска, начинающие седеть волосы, усы.
-...Человеческое поведение, знаете ли, удивительная штука! Когда мне говорят, что его невозможно воссоздать, я отвечаю, что это лишь последовательность условных и безусловных реакций на ряд раздражителей. Мы улыбаемся, когда смешно и плачем, когда грустно. Но мой профиль гораздо сложнее.
- Аутистические расстройства личности, верно? - ведущий с умным видом произносит фразу, которую едва ли понимает сам.
- Да, именно так. У людей с данными заболеваниями...кхм, психическими особенностями, - Палмер немного краснеет - оговорка и правда чревата, ведь многие люди не признают эти расстройства болезнями. - Нестандартные реакции и мышление. Они плохо контактируют с другими, у них наблюдаются задержки в развитии, неумение сопереживать и проникаться чувствами к другим людям...
- Скажите, а можно ли воссоздать такое поведение?
"Можно." - проплывает в моей голове одинокая мысль. - "У него даже получилось один раз."
- Вы знаете, разве что актёры в фильмах способны на это. - Палмер обнажает свои идеальные протезы в улыбке. - Можно попытаться выдать себя за аутиста, но это потребует от вас тонну усилий. Все эти нюансы вроде необычных нервных тиков, зацикленности на повторении ряда действий, имеющая чуть ли не ритуальный характер... - он делает многозначительную паузу, придвигаясь к ведущему. - Мой сын, например, не может есть бургер с надкусанной стороны. Он каждый раз поворачивает его, откусывает кусок, снова поворачивает...
- А потом? - ведущий действительно заинтересован.
- А потом он начинает откусывать его сверху. - Палмер разряжается смехом, но взгляд за очками остаётся серьёзным.
Да, эту историю он и мне рассказывал давным-давно.
Когда я пришёл к нему за игрушкой для своего сына, живущего с синдромом Аспергера. Мы с ним провели три часа в беседе. Обсудили финансовую - в первую очередь - сторону, затем перешли к аспектам.
"Да, Грегори." - он начал называть меня по имени через полчаса после знакомства: "Поведение таких детей поддаётся воспроизведению. Более того, скажу вам прямо - у меня даже есть наброски, которые мы практически готовы осуществить. Сначала я собирался осчастливить своего сына, но, видимо, нужно будет отдать пальму первенства вашему ребёнку".
У него были связи, знакомые, возможности. У меня - деньги и желание, неистребимое желание дать Энди вечного друга на все времена. Который всегда будет для него младшим товарищем, который будет точно таким же.
Это был бы отличный подарок на шестилетие, верно?
Впрочем, жизнь вечно вмешивается в наши планы.
Прототип был почти готов. Палмер проанализировал, прикрываясь экспериментальными целями, почти весь наш семейный архив, вычислил "ритуалы" и привычки Энди, реакции на раздражители, основы поведения. Прочитал всё то, что жизнь написала на белом листе с заголовком "Энди".
Воссоздал личность, спрятавшуюся в извилинах этого мозга.
Подарок был почти готов, когда мой сын разбился в автокатастрофе.
Маргарет, моя первая жена, забрала его к себе на выходные. Не знаю, как долго она вынашивала этот план, но в тот день она казалась мне удивительно расслабленной.
Я просто не знал, что у неё в сумочке початый флакон с успокоительным, которому осталось недолго.
По словам врачей, первую стандартную дозу - две таблетки - она приняла с утра. Вторую - в районе обеда, примерно за полчаса до визита к нам домой.
Остальные пилюли она поровну разделила между собой и Энди, пока ехала по шоссе.
Да, в её жизни всё было не так гладко после развода со мной. Она не смогла найти достойную, по её мнению, работу, подходящего человека, поддержки со стороны её семьи.
Я мог бы понять Маргарет, но она решила забрать с собой и моего сына. Этого я никогда ей не прощу.
Единственное, что меня утешает - Энди ничего не чувствовал, пока его вытаскивали из машины, везли в больницу, сражались за его жизнь. Он спал всё это время.
Когда я в тот же день ехал к доктору Палмеру, чтобы забрать его нового друга, Энди только садился в машину к Маргарет.
Через три часа робот внимательно смотрел на меня, пока мой автомобиль останавливался на обочине. Он продолжал смотреть, не мигая, на то, как я в исступлении обрушил кулаки на руль и переднюю панель.
А потом на моё плечо легла рука, на которой не хватало двух пальцев. Из-за этого дефекта барахольщик и отдал мне его за полцены.
- Папа, что случилось?
Я повернулся к нему.
- Что?
- Что случилось, пап? - он смотрел на меня, и за этим металлическим блеском скрывалось загорелое лицо моего сына, спрятанное в механической оболочке, как улитка в раковине.
- Энди попал в аварию. Врачи говорят, что он не выкарабкается. - я произношу это, не веря своим ушам.
Рука на моём плече не ослабляет хватку.
Робот поигрывает пальцами на второй руке, точно так же, как Энди, когда думает. Я смотрю за этим гипнотическим блеском: от мизинца к большому пальцу - и затем обратно.
- Но мы же верим в лучшее, как всегда?
Фраза, которую я то и дело говорил за кадром, пока снимал жизнь моего сына на смартфон.
"Энди делает первые шаги. На полгода позже сверстников, но мы же верим в лучшее, правда?"
"А вот и первое прочитанное слово. Энди большой молодец. Мы верим в лучшее."
"Энди скоро шесть. Он уже большой, но будет ещё больше.
- Как говорит папа: "Мы верим в лучшее!"
И вот передо мной вдруг открывается понимание.
Мой сын не умер. Нет, он сидит передо мной, заключенный в эту оболочку.
Почти перерождение, как у буддистов.
Я снимаю его руку с моего плеча (он не сопротивляется), после чего смотрю в его глаза.
- Сейчас мы поедем в больницу. Ты понял меня... - пауза, долгая пауза, за которую могут столкнуться две звезды в соседней с нами галактике - или допить свой молочный коктейль девчушка в кафе напротив. - Энди?
Он кивает головой, после чего опускает глаза.
- Энди понял, пап.
На моих глазах - снова слёзы, как в тот день.
На похоронах моего сына Энди Второй, как я называю его про себя, кинул на его гроб щепотку земли.
Потом он пошёл вместо него в школу. В интернате для "особенных" он провёл всего месяц, после чего я перевёл его в обычную школу.
Дети его боялись. Учителя же, словно луддиты, не понимали.
Только я один - и Эл, сделанная из другого теста, Элеонора-не-пугающаяся-трудностей, - мы верили, что он сможет адаптироваться.
Каждый раз, когда я вижу то, как он приветствует своих друзей в школе, я понимаю, что он победил.
Может, он даже будет первым президентом-роботом.
Он уже точно стал первым роботом, который живёт с аналогом человеческой болезни, с её симуляцией.
Это всё неважно.
Главное - он никогда не умрёт.
Я прохожу на кухню, наливаю себе новую кружку кофе, и смотрю на газон, где лежит палка, оставшаяся от утренней игры Тоби и Энди.
Я думаю о том, что где-то в университете Палмер отсматривает мои видеоматериалы. Материалы Эл. Многих других людей.
Он готовится к научной конференции и везёт туда Энди. Он презентует своё бессмертие миру.
Конечно, это не то, чего мы желаем. Мы ищем бессмертия, не требующего ничего взамен, случающегося, как дождь в облачный день. Но оно горькое, как хина, и застревает в горле, как кость. Оно иллюзорно, как линия фронта в информационной войне.
Платой за бессмертие станет существование в виде копий, слепков. Наше истинное сознание всё равно погибнет. Наш опыт и переживания, весь багаж, накопленный за жизнь, ляжет костьми в готовую принять его землю.
Но выжимка из наших чувств и мыслей останется. Наши дети и внуки смогут общаться со своими предками, познавать мир, понять, что их ждёт и принять из рук прогресса этот запретный плод - бессмертие.
У них всегда будет чья-то рука на плече, пусть и не до конца родная.
Я делаю глоток кофе.
Он сладкий, как завтрашний день.
- Мы верим в лучшее. - шепчу я сам себе, улыбаясь.
***
Где-то вдалеке, возле высоких лип, стоит белый камень.
На нём выбито четыре цифры. Год Рождения.
Других на нём не появится.
Энди Первый умер. Да здравствует Энди Второй.
Присно и во веки веков.
_________________________
Доброго времени суток, с вами @SilverArrow.
Бессмертие. Вечная и недостижимая мечта человечества.
Каким оно будет?
Своими мнениями вы можете поделиться в комментариях.
И не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий также для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории.
С уважением, ваш @SilverArrow.
P.S. Изначально рассказ писался на конкурс "Будущее время". Да, понимающие люди после этой ремарки хмыкнут и скажут что-то вроде: "Отправлять это на конкурс, где научная фантастика? Серьёзно?"
Да, абсолютно. Не всё же время быть рациональным, верно?)
