BlacAnGol

Красавчик — мужчина благородного вида, занявший единственный стул в шатре — лениво рассматривал лежащие на коленях бумаги, на вопрос Ушастого лишь пожал плечами. В этот момент рядом раздались страшные матюги, а затем и звуки драки. Потом всё опять стихло, и стали слышны обычные звуки военного лагеря.

— Кажись, Рыгало опять проиграл соседям. Вот олух, они там все шулеры, будет без денег ходить, вот не дам взаймы, он мне и так серебро должен, — сказал Корявый, поднимаясь и потирая спину.

Полог шатра откинули, и вошёл Тёртый. Каждый, кто видел этого сурового, крепкого мужика, покрытого шрамами и татуировками, сразу понимал, что перед ним непростой боец. Холодный, цепкий взгляд и зычный голос даже в разговоре выдавали в нём командира.

— Сидите, девчонки? Косички плетёте? Для кого, сукины дети, горн в лагере надрывается?! Чтоб через пять минут были на построении.

Тут же совсем рядом тревожно запел горн, в шатёр вбежал рыжий бородач в одних портках, увидев командира, поднырнул под летящий в его сторону кулак и скрылся в углу шатра, где лежали сваленные вещи.

— Рыгало! Срака беса! Ты опять проиграл обмундирование? Если тебя нынче не убьют, то я сам тебя урою, — рявкнул командир и вышел из шатра.

Товарищи заржали и бросились к своим вещам, чтобы уже через десять минут вылететь из палатки с оружием и броситься в сторону городских укреплений, где были места для бойцов, нанятых для усиления городского ополчения и армии епископа.

Последним шатёр покидал Красавчик, его остановил Тёртый, показав на стоящего в стороне паренька.

— Наш новый Лекарь.

— Мальчишка?

— Говорит, умеет драться и стрелять. Выдай ему гросс-мессер Шального и пистолет. Там сумка с перевязками и зельями осталась, тоже отдай. Сразу его в бою и проверим. Не обосрётся, возьму в отряд.

— Зарубят, — флегматично протянул Красавчик.

— Бери, парням скажешь, чтобы берегли. Я в ставку епископа, получу указания, и чтобы до моего возвращения держал всех в узде, не пугайте новичка.

Армия епископа Бамберга Георга III расположилась под Филлахом. Городишко был маленьким, когда-то появившееся на пересечении четырёх больших трактов ярмарочное место, которое со временем окружили стенами от нападения зверей да лихих людей. Впрочем, скоро там стали оседать большие деньги, так что город начал бойко строиться, появились управление и даже небольшой отряд стражников. Это доходное место император Оттон II даровал епископу Бриксена. Сейчас Филлах находился под покровительством епископства Бамберг. Впрочем, покровительство городу сильно не нравилось, так как заключалось в основном в сборе налогов, которые росли чуть ли не каждый месяц, и постоянном нарушении городского права. Так что горожане дождались случая и отвезли ключи от города барону Лихому за обещание не лезть в управление, а налоги взимать фиксированной суммой раз в год. Барон был выходцем из вояк, получил дворянство из рук эрцгерцога. Хозяйство у Лихого было крепкое, на баронских землях добывали железную руду и разводили лошадей. После согласия принять город под защиту барон получит в своё владение торговое место на самой крупной ярмарке этих земель. Так что Лихой собрал воинов и двинулся к Филлаху, где его уже поджидало войско епископа, которому успели доложить о своеволии горожан. Жителей такое положение дел радовало, авось порвут благородные друг друга, и настанет для города вольная жизнь.

Наёмники сидели у стен города и смотрели, как строятся боевые порядки войска епископа. Слышались приказы и ругань командиров, звуки горна, ржание лошадей.

— Говорят, что у епископа три сотни войска, а у барона две, — задумчиво проговорил Корявый, проверяя порох в мешочке. — Разделаем баронских на раз.

— Чушь, городское ополчение сидит за стенами города. Епископ повесил зачинщиков, что ключи барону отдали. Да только зуб даю, что эти сукины дети ударят нам в тыл при первой возможности, — возразил ему Бум и сплюнул в сторону города.

— Если успеют, нам епископ город под разграбление обещал. Быстро этим олухам покажем, кто боец, а кто конская лепёшка, — хмыкнул Рыгало.

— Смотрите, вроде Красавчик к нам не один идёт. Парнишка с ним какой-то. Неужто решили взять мальца, чтоб ядра Некасаться подавал? — сказал Ушастый.

— Не подавать. Сам делать быстро. Я думать, это лекарь, — Некасаться встал, расправляя шаровары. Ему вечно было ничего не видно за спинами этих рослых варваров.

Некасаться был самый щуплый и низкорослый в отряде, родина его находилась где-то далеко на Востоке. В отряде говорили, что там он был главнокомандующим большой армии, но проштрафился и сбежал, убив присланного палача с шёлковой удавкой. Его воинские навыки были слишком экзотичными для местных свар, а тонкий изогнутый меч неудобен в битве против кацбальгеров и фламбергов. Зато отряду пригодились его знания военной техники и ловкое обращение с «китайскими стрелами» и бомбардой.

Красавчик подошёл к отряду, словно в театре, поклонился, выставляя руку и указывая на новенького.

— Лекарь, которого вы так все ждали. Прошу любить и жаловать — приказ командира.

— Красавчик, ты чего? Это ж кинд. Мы что, в няньки записались? — Бум даже привстал с земли в раздражении.

— Бамбино, — поддержал Ушастый, забыв о том, что обиделся на Бума.

— Заткнитесь, приказ командира. Беречь, не обижать.

Мужики недовольно засопели, только Некасаться подошёл к смущённому такой встречей новичку и склонился в поклоне.

— Приветствую тебя, юный отрок. Меня зовут Ли Джин, но эти лаовай зовут меня Некасаться.

— Я рад познакомиться, уважаемый Ли Джин, меня зовут Карл Корро, — паренёк тоже поклонился.

Некасаться отошёл на своё место, довольный тем, что теперь шутки про самого мелкого в отряде будут предназначены не ему.

— Смотри, какой Некасаться велеречивый, оказывается, я и не знал, что он может нормально разговаривать, — сказал Бум.

Разговор прервал сильный шум, армия приветствовала своего полководца рёвом сотни глоток. Епископ на белой лошади гарцевал перед своим войском. Построение тронулось вперёд, а к наёмникам подбежал Тёртый.

— Чего расселись, двигаем к лесу. Наша задача — зайти вбок к барону и посеять панику. Потом снова отойти в лес. Готовьте аркебузы и мушкеты, в ближний бой не вступаем. Некасаться, тащи бомбарду и запас «копий» в лес и стреляй оттуда, куда попадёшь, главное — шума и дыма побольше, чтоб отвлечь от основного войска. Постреляем и драпаем, когда они кинутся к нам. Епископ ещё не заплатил, обещает, что мы поправим свои дела в городе после драки. Но по мне, так это пустой разговор. Если что-то пойдёт не так, мы сразу уходим, не собираюсь умирать бесплатно.

Выдвинулись в лес. Некасаться тянул тележку с лафетом, остальной отряд поделился на пары, одним досталось нести мушкеты, а другим — боекомплекты и фуршеты. Карл нёс мешок с ядрами и присматривался к людям, которые теперь станут его товарищами в бою. Красавчик, который его привёл, был действительно красивым мужчиной, но глаза у него неприятные, водянисто-голубые и смотрят на всех с презрением. Остальные попроще, обычные мужики. Похоже, из разных мест, удивительно, как судьба свела в одном отряде. Акцент, с которым на вавилонском говорил рыжий бородач, подсказывал, что он шотландец. Только островитяне и жители дальних мест сильно искажали всеобщий вавилонский на свой манер. Одет рыжий в сильно тёртый акетон с мятыми пластинами на груди, такие же драные шоссы, похоже, одёжка видела лучшие времена и снята с чужого плеча, на поясе палаш, в руке гизарма. Товарищи зовут его Рыгало. Вот идут рядом и спорят Ушастый и Бум. Один высокий, похож на итальянца, бабы таких любят, вот только всё портит отрезанное ухо, отсутствие которого сейчас прикрывал салад. Одет он достойно: короткий металлический плакарт поверх короткой бригандины, на поясе пороховница и чинкведеа, в руках алебарда. Второй — Бум, невысокий плотный мужчина, похож на немецкого пастыря, такого больше представляешь в рясе с чётками, чем в кирасе с мушкетом. С командиром Карл познакомился ещё в городе, подумал, что под началом такого человека умереть будет не так страшно. Карл хотел умереть, пусть это и не по-христиански, но сил жить у него не осталось. Эта маленькая войнушка случилась очень кстати, возможно, ему удастся совершить подвиг, и тогда его смерть не осудят даже ангелы небесные.

Дошли они быстро, лесок был редким, горожане уже как следует растаскали его на собственные нужды, оставив от дубовой рощи лишь молодые дубки и пеньки. Войско барона уже сравнялось с лесом, и было хорошо видно конницу и следующую за ней пехоту. С другой стороны баронского войска были холмы и подлесок, вдали возвышались горы.

— Так, встаём по краю, заряжаем, — скомандовал Тёртый.

На линию заряжать мушкеты встали Бум, Корявый и Красавчик, загорелись фитили, и бухнуло. Словно эхо, раздались выстрелы со стороны холмов, там засел ещё один отряд наёмников. Всё заволокло пороховым дымом, строй конницы дрогнул, и несколько всадников стали разворачиваться к лесу. Пехота остановилась и даже начала отступать, похоже, это были обычные крестьяне, таких пугнёшь как следует, и разбегутся. Войско подошло ближе, и стали видны лошади, тянущие мортиры.

— Похоже, барон подготовился, шансов у епископа против мортир мало, да ещё если городские ударят в спину, — сказал Красавчик. Все переглянулись, и стало понятно, что спорить с этим никто не будет.

— Так, внимание привлекли, теперь по второй. Некасаться, давай пали! — приказ командира вывел всех из задумчивости.

Некасаться подпалил фитиль бомбарды и отбежал подальше. Снова грохнуло, заржали кони, кажется, задние ряды пехоты уже намочили штаны. Десяток рыцарей отделился от колонны и поскакал в направлении рощи, понимая, что стрелков нельзя оставлять в тылу.

— Так, ещё разок по рыцарям из мушкетов! Некасаться, готовь «копья».

<tab>Грянул выстрел, лошадь переднего всадника встала на дыбы. Одного рыцаря пуля чиркнула по плечу, и он начал заваливаться вбок.

Пока мушкеты заряжали, Некасаться расставил пять пар крестовин, на которые положил «копья яростного огня», и стал поджигать фитили. Карл решил помочь и бросился поджигать с другого края. Его остановил вопль:

— Не касаться! Не касаться! Я сама! — маленький узкоглазый человечек был в ярости, он махал руками, отгоняя Карла от своего добра.

<tab>Карл отбежал в сторону, а Некасаться вернулся к работе. Загудело, «копья» с треском и визгом понеслись к армии противника. Грохнуло, и всё заволокло чёрным дымом. Было слышно, как ржут лошади, ругаются всадники. Часть пехоты уже бежала с дикими криками. Увы, никаких разрушений от «копий» не было, зато они сильно пугали неподготовленных к такому людей и животных.

— Стрелки за мечников, отходим к городу, пока дым!

Два рыцаря барона настигли отряд наёмников у края леса, уже недалеко от армии защитников города.

Вперёд выступили Тёртый, Рыгало и Ушастый. Первого рыцаря достал гизармой Рыгало, ловко подцепив и сбросив с лошади, тут же к упавшему подскочил Тёртый и нанёс удар мизерикордией в смотровую щель шлема.

— Мерзкие наёмники! — взвыл второй рыцарь и ударил, целя копьём в грудь Рыгало, но тот увернулся, и копьё лишь пропороло акетон на плече.

С двух сторон на рыцаря бросились Тёртый и Ушастый. Командир ловко наносил удары фламбергом, перетягивая внимание на себя, в это время Ушастому удалось зацепить всадника алебардой и скинуть с коня. На упавшего рыцаря обрушился град тяжёлых ударов, скоро стало понятно, что он мёртв. Тут Бум заметил ещё пять всадников с штандартом барона. Видимо, противник послал отряд, чтобы очистить лес от стрелков, распугавших пехоту.

<tab>Карл подумал, что смерть его уже совсем близко, но это почему-то не принесло радости. Тут в армии епископа заиграл горн, и среди знамён развернулся красный штандарт с мечом.

— Инквизиция? А ей тут что надо? — сказал Бум, готовясь заряжать мушкет.

Тут Карл почувствовал, как в сердце вошла холодная игла, перед глазами поплыло, ему пришло видение, как на пути всадников загораются два красных круга. Парень замотал головой и закричал:

— Бежим!

— Ты что? Струхнул, от всадников не убежишь, — Бум усмехнулся.

— Им сейчас будет не до нас! Демоны! — он дёрнул за рукав Тёртого и умоляюще посмотрел ему в глаза. Карл не знал, как ещё заставить командира поверить в то, что он почувствовал.

— Бегом марш! — Тёртый, видимо, тоже что-то ощутил своей чуйкой старого наёмника и, развернувшись, побежал к городу.

Остальные бросились за ним. Карл ухватил за верёвку лафет, помогая тащить его Некасаться, тот не стал ругаться, и они быстро догнали остальных наёмников. Позади раздались радостные крики всадников, решивших загнать наёмников, как добычу. Потом пришла волна жара, ударившая в спину и заставившая бегущих упасть на землю. Карл повернулся и увидел, как перед копытами лошадей из пламени вылезают два огромных мохнатых зверя. Едко запахло серой, звери бросились на всадников. Удар лапой, и доспех рыцаря лопается, как спелый орех, а на круп лошади вываливаются потроха из распоротого живота.

— Что за чёртово отродье?! — заорал Корявый и перекрестился.

— Бежим! — скомандовал Тёртый.

Карл оглянулся на войско барона и успел заметить, как там вспыхивают огненные круги и появляется десяток лохматых тварей. Наёмники вскочили и помчались вперёд к городу, скоро вопли за спиной стихли, а Карл почувствовал обжигающий взгляд на своём затылке. Парень хотел бросить верёвку лафета, чтобы бежать быстрее, но передумал, понимая, что Некасаться точно не оставит своё сокровище и погибнет, пытаясь тащить его в одиночку. Никто не оборачивался, боясь сбиться и потерять скорость, но Карл почувствовал: добежать до города не успеют. Понял это и командир, он остановился и резко развернулся, держа фламберг наперевес. Затем остановились и остальные, отряд ощетинился оружием, готовясь дать свою последнюю битву адским тварям. Два медведеподобных существа были уже близко, по их оскаленным мордам стекала кровь. Тут в голове у Карла опять зазвенело, словно ударили сразу в сто колоколов, и всё залил белый свет. Твари взвыли, взметнулось пламя, волной жара сбивая наёмников с ног. Адский огонь поглотил существ и пропал. Карл с трудом сел на траве и посмотрел в сторону поля боя, там было всё кончено, от армии барона остались кровавые ошмётки вперемешку с кусками железа, размазанные по полю. Парня замутило, и он согнулся, пытаясь удержать содержимое желудка.

— Что это, мать вашу, было? — Бум снял салад и утирал вспотевший лоб трясущимися руками.

— Бесы, — сказал Карл, он уже немного продышался и старался не смотреть на то, что осталось от армии барона.

— Епископ, похоже, отдал наши денежки инквизиции за ручного демонолога. Дорого же ему это вышло. Теперь правда горожане и пикнуть против него побоятся, — устало проговорил Тёртый.

— Ну тогда пора и нам сходить за деньгами, выпить ещё не мешало, я после такой пробежки, словно сарацинская пустыня, требую дождя из пива и вина, — Корявый потёр спину и тяжело поднялся.

— Эй, Ведун, давай свои бинты, а то без руки останусь, — буркнул Рыгало.

Акетон у рыжего на плече пропитался кровью. Карл даже не понял, что обращаются к нему, но потом вспомнил, что он лекарь, и бросился искать перевязки в сумке.

В таверне было тихо, местные жители сидели по домам, в городе армия епископа отмечала победу. Впрочем, до полноценного грабежа дело не дошло, епископ выплатил деньги наёмникам, а командиры получили строгий наказ сильно не безобразничать в городе. На многих появление бесов повлияло благосклонно, напомнив, что именно к этим тварям отправятся грешники после смерти. Так что даже наёмники вели себя довольно мирно.

На столе чадили свечные огарки, на полу валялись обглоданные кости. Наёмники пили, приходя в себя после этой странной битвы.

— Выпьем за Ведуна! — гаркнул Ушастый.

— Добро пожаловать в отряд «Боннакон»! — поднял свою кружку Бум.

<tab>Зычно рыгнув, Рыгайло поднял свою кружку. Остальные закричали «За Ведуна!». Сам Ведун лежал на лавке, куда его отнесли после двух кувшинов вина и пива.

— Мальчонка совсем. Тёртый, ты где его откопал такого? — спросил Корявый.

— Бегал по городу, искал лекаря, только желающих не нашлось, негусто тут у них с лекарями. Расстроился, пришёл в таверну, смотрю, юнец сидит, и по лицу видно, что надумал либо напиться, либо утопиться. Понятное дело, баба бросила или денег проиграл лишнего. Честь задета, значится, жизнь сразу не мила. Трепетные юноши эти дворяне. Красавчик, что, все по молодости такие из ваших?

— Ну вам деревенским не понять, что такое честь, — хмыкнул Красавчик.

— Куда уж нам, мне как навоз бросать надоело, я в армию подался, а там не до душевных терзаний было.

— Ну а парень-то что? Как ты понял, что он лекарь?

— Да ничего я не понял, так подсел просто, интересно стало, было заметно, что паренёк неместный. Оказалось, что он из самого Парижа приехал. Там он учился в университете на медицинском, правда недолго. Сказал, с родными беда случилась, пришлось ему всё бросить и уехать к дядьке в этот город. Правда его тут не ждали и указали на дверь, вот он и сидел в таверне. Ну я и позвал к нам, расписал удалую наёмничью жизнь и вас красавцев.

— Ого, университетских я ещё не встречал. А про то, что он стрелять и мечом, это ты наврал?

— Почему наврал, видно же, что он из благородных, а их с детства такому учат.

— А как насчёт того, что он ведьмовство чует? Это ты не знал, — выдал Корявый.

— Не знал, да и парень, похоже, не знал, иначе инквизиция давно взяла бы его на поводок.

— Нам повезло встретить Ву, он будет передавать наши просьбы духам, — Некасаться довольно потирал ладошки. Он же первый оказал Ву почтение, духи это заметили и будут к нему благосклонны.

— Ну уж не знаю, теперь надо быть осторожнее с инквизицией. Посмотри-ка, зашевелился наш Ведун, — сказал Красавчик.

Ведун сполз с лавки и, петляя, побежал на улицу, где его и вывернуло у самого крыльца. Ноги подкосились, и он уселся на ступеньки. Рядом в мусоре что-то зашуршало, а потом раздался горестный скулёж. Ведун наклонился и заметил, что среди мусора лежит грязный щенок.

— Эй, малыш, иди ко мне, — позвал он зверя.

<tab>Тот, слабо пошатываясь, побрёл к Ведуну. Щенок был лопоухий и с большими лапами, сильно истощённый и побитый. Ведун подхватил подошедшего щенка под пузо и понёс в таверну.

— Буду звать тебя Карл, надо же кому-то донашивать моё имя.

— А откуда единороги? Кто знает, есть и ладно. Кстати, единороги греются на теплотрассе, оседлаем и домчимся «сквозь» до леса быстрее всех.

— Не люблю «сквозь», вечно зацепишься и застрянешь, — сказала Огнея.

Сёстры лишь отмахнулись от неё, вечно Огнея недовольна, из сестёр-лихорадок самая «душная». Единороги спали на тёплых трубах, рога их мерцали зелёным токсичным светом. Сёстры вскочили на спину трём и двинули по единорожьим бокам пятками. Но! Твари взвились и, скаля острые зубы, понеслись вперёд по теплотрассе, взбрыкивая, пытаясь свалить со спин всадниц.

«Сквозь» поплыло, развернулось, заклубилось серебристым дымом, вдохнуло в себя всадников, а затем выдохнуло их уже в тёплое и тёмное. Глядея неожиданно почувствовала, как ощущение дежавю расплылось и исчезло, словно сняли с глаз пыльную занавеску.

— Это не лес! А я говорила: не люблю «сквозь».

— Ничего, это просто человечье жильё. Сейчас ещё разок скакнём. — Ледея погладила по шее единорога, тот затравленно замер.

— А тут интересно…

Квартира была маленькая: кухня, коридор, гостиная, кладовка, спальня, туалет. Сёстры разбрелись, осматриваясь. В гостиной мерцал телевизор, и на диване спал мужик.

— Смотри, говорящие головы ругаются! — хихикнула Ледея, тыча пальцем в телевизор.

«…Учёные так и не смогли прийти к однозначному выводу, что случилось двадцать четвёртого сентября после «десяти дней мрака». Наши оппоненты уверены, что дело в излучении. Многим рекомендуют находиться подальше от радиоточек.

— Ерунда! Какое излучение! Это мировой заговор! Откуда взялись все эти создания, что теперь наводнили улицы городов? Мутанты? Химический выброс, нас травят! — заорала одна голова.

— Чушь! Чушь! Это всё! Излучение, вышки! Сошли с ума! Вечная зима, магнитные поля сдвинулись! — кричала другая голова…»

— Ой, смотри, какой урод: в крошках борода, майка чёрт-те в чём. Храпит, воняет… бррр, — показала на спящего мужика Огнея. — Окна газетой заклеил, на улицу не глядит, похоже.

— Смотрите, что я нашла! — позвала из коридора Глядея.

Сёстры дошли до кухни, на столе стоял, озаряя стены цветными всполохами, какой-то прибор. Пластиковый ящик с кнопками, от которого светящиеся трубки шли к огромной колбе с прозрачной жидкостью, где плавал кусок кожи с огромными золотистыми чешуйками.

— Это же драконья кожа, — выдохнула Ледея.

— Вот, смотрите, похоже, это чародейская работа. Смотрите, чертежи, записи.

— Время — не вода. Время не газ, не кислота, не дрожжи. Время — это, видимо, спирт или формалин, в котором драконья кожа, — прочитала Огнея на одном из клочков бумаги.

— Он убил дракона и отрезал кожу, но зачем?

— Время, он остановил время, взял драконью силу и остановил. — Ледея тыкнула пальцем в одну из схем.

— Остановил смерть мира. «Я не выхожу из дома никуда уже с десяток лет» — это его дневник. Какая скукота, он просто целый день сидит в этой квартире и всё, а потом начинается всё сначала. Много лет одно и то же, и он всё помнит, он же чародей.

— Забираем кожу! Вернём дракону. Я не хочу ещё десятки лет жить так. Бегать как белка в колесе, — сказала Глядея. Она страшно боялась, что отпустившее чувство прожитого момента вернётся и поселится внутри, заставляя постоянно вздрагивать. Похоже, сёстры ощущали то же самое.

— Но весь мир может погибнуть завтра, — замялась Огнея. — Надо подумать. Наше дело было зимой выходить из Ада, убивать людей и возвращаться обратно. Если зима будет вечной, то и мы тоже.

— Скоро полночь, мы попали сюда, похоже, впервые из-за «сквозь», другой раз нам может и не повезти, и мы навсегда застрянем в «петле». Вечно бродить по зимнему городу и убивать, я хочу к сестре-Смерти, обратно в Ад.

— Берём, — кивнула Ледея и дёрнула колбу, обрывая трубки. Стены кухни померкли, из гостиной доносилась ругань в телевизоре.

— Уходим!

Они бросились в коридор и оседлали единорогов, один уже успел улечься и сунуть свою рогатую морду в пакет с мусором. Глядея дёрнула его, и тот скакнул в «сквозь» вместе с зацепившимся за рог мусором. Полетели навстречу тоннели тёмных лестниц, пролёты парадных, заполненных арктическими ветрами доверху, снова трубы теплотрассы. «Сквозь» протащило их до трансформаторного завода, единороги понеслись дальше к лесу, и на холодном ветру за ветви цеплялся мусор.

Запорошенная снегом в лесу лежала туша дракона, бок её кровоточил, в снег медленно бежал ручеёк золотого песка.

— Мы не успели, он мёртв.

— Что теперь?

— Ничего нового, — с тоской сказала Глядея, дежавю уже забралось по спине между лопаток и готовилось выпустить свои когти.

Колба с кожей медленно истаяла из рук.

Райская птица перелетела на стол и с удовольствием наблюдала битву за мусорное ведро между богом и человеком.

— Да покормлю я вас, насели оба. Откуда у нас вообще завёлся египетский бог смерти?

— Соседский мальчишка изучает Древний Египет.

Юрий Иванович накормил своих жильцов и стал собираться к маяку, пусть начальство так и не позвонило, но выговор ему не нужен. К тому же неработающий маяк — это не к добру, собьётся яхта какая с курса и налетит на камни у мыса.

Утро было свежим, в тени от дубов идти было даже прохладно. Около моря Юрий Иванович увидел русалку, она лежала на камне и играла с пакетом, надев его на хвост. Он обошёл её тихо. Русалка — большая болтушка, с ней простоишь целый час, выслушивая, что она узнала от подруг в море или плавая около набережной. Юрий Иванович поднялся на мыс к маяку и долго стоял под фисташковым деревом, пытаясь отдышаться и унять боль в старых коленях. Около входа оказалось, что ключ он забыл дома. Дорога обратно показалась длинной, захотелось пить. Солнце уже стояло над головой и пекло нещадно.

Тут появилась девушка, она тоже поднялась к маяку и, увидев Юрия Ивановича, остановилась.

— Дедушка, тебе помочь?

— Ой, внучка, да чем мне поможешь, старость. Ключ дома забыл, надо возвращаться.

Он развернулся и стал спускаться, девушка шла за ним. На каком-то из камней уставшие ноги подвели, и он чуть не упал, незнакомка подхватила его под руку, и дальше они пошли так.

— Маяк сломался, надо чинить. А я, старая развалина, ключ забыл, теперь пока возьму, пока вернусь.

Они вместе подошли к камню, где сидела русалка, она уже выбросила пакет и своими рыбьими глазами уставилась на Юрия Ивановича и его спутницу.

— Ключ забыл, вот теперь обратно иду. Что за память стала, — сказал Юрий Иванович любопытной русалке.

Та промолчала и как-то зло посмотрела на девушку рядом с ним. Ревнует, похоже, и злится, что он с ней болтать не стал, когда мимо шёл. Ну ничего, завтра извинится перед ней.

— Не скучай, рыбья душа, ещё свидимся и поболтаем.

Девушка увязалась с ним домой, поддерживая под руку до самой спальни. Там она принесла ему воды и уговорила отдохнуть. Эх, маяк-маяк, старая развалина твой хранитель.

Отдых затянулся до вечера. Когда Юрий Иванович спустился в кухню, там было шумно. Леся гонялась вокруг стола за Гамаюн, та верещала, а за ними бегал Анубис, сшибая табуретки.

— Что за шалман? А ну тихо!

Леся засмеялась, по своей глупой привычке пробежала сквозь Юрия Ивановича и скрылась в стене. Гамаюн уселась на насест и спрятала голову под крыло, Анубис устало лёг пузом на пол, вытянув лапы.

Ужинали тихо, на столе опять лежали таблетки.

Утром Юрий Иванович встал пораньше, чтобы по холодку дойти до маяка. Соседи ещё спали, и он выскользнул на улицу. На море был штиль, и летали, раздражённо вереща, чайки. На камне, как обычно, сидела русалка, подперев руками голову. Пройти мимо было стыдно.

— Привет, рыбнадзору! Дуешься? Дел много было, а с тобой как заговоришь, так до вечеру.

Русалка била хвостом по воде и мрачно смотрела на Юрия Ивановича. Но потом всё же пробулькала:

— Зачем ты с ней водишься? Разве не видишь, что она хочет?

— Не понимаю, это ты про вчерашнюю девушку? Хорошая, на Варю, мою покойную жену, похожа.

— Старый ты развратник, девяносто лет, а всё туда же, на жену похожа. Убить она нас всех хочет, убить! Вот помяни моё слово, покажет она ещё своё чёрное нутро.

— Чушь какая, с чего бы? Ты и не знаешь её совсем.

— Ну так ты нас любишь, а обычные люди хотят таких, как мы, убить всегда, я-то знаю! Не веришь мне, спроси Гамаюн.

Русалка обхватила плечи руками и закачалась в такт волнам, больше не желая разговаривать. Стало как-то тревожно, снова заныли ноги, к шторму, похоже. Надо чинить маяк. Тут Юрий Иванович хлопнул себя по лбу, вот старый дурак, забыл инструменты. Может, и правда стоит пить те таблетки, что-то много он стал забывать. Развернувшись, он, тяжело дыша, побрёл обратно домой. Рядом с домом заметил вчерашнюю девушку, она разговорила по телефону.

— Да, устроилась. Грязи отмыла, ужас сколько. Да, даю таблетки, к маяку всё ходит, как только сил хватает в его возрасте. Да, мам. Заговаривается он, с попугаем своим болтает, а вчера с какой-то дохлой рыбой, ужас, напугалась даже. Беда у нас, да, Трезор умер сегодня, даже не знаю, как и сказать ему. Попугай тоже совсем плох, я помню в детстве с ним играла, сколько же ему лет? Ладно, давай, созвонимся ещё.

Девушка пошла по тропинке, наверно, решила опять подняться к маяку или искала кого-то там.

Дома по кухне бегала Леся, увидев Юрия Ивановича, пробежала сквозь него и рассмеялась. Призрак маленькой девочки с Юрием Ивановичем не разговаривал, но очень любил шалить.

— Озорница. — Вздохнул Юрий Иванович и полез в холодильник.

Внутри оказалась кастрюля с супом. Он не помнил, когда варил его, но суп пах хорошо, и Юрий Иванович с удовольствием поел. Гамаюн спала на жёрдочке, а вот Анубиса видно не было, странно, тот никогда не пропускал обед, крутился в ногах под столом.

— Эй, Гамаюн? А где наш бог?

Райская птица встряхнулась и посмотрела на Юрия Ивановича, моргая белесыми полупрозрачными веками.

— Я спала, устала что-то. Погода меняется, шторм скоро. Починил маяк?

— Да куда там, инструменты забыл. Слушай, русалка говорит, что… а, да ладно, ерунда всё это. Сколько у этой кильки мозгов. Пойду поищу Анубиса, как бы не напугал кого.

В заросшем садике за домом было пусто. Юрий Иванович заметил, что кусты можжевельника смяты, за ними земля была перерыта, лишь в одном месте дёрн сполз, обнажая человеческую руку, покрытую чёрной шерстью.

Юрий Иванович почувствовал, как сжало горло и раскалённая спица вошла в мозг. Он дёрнулся и, развернувшись, поспешил к морю. Русалка, ему была нужна русалка, пусть расскажет всё.

На обычном месте русалки не было, небо потемнело, и резкий порывистый ветер накатывал волны на камни. Юрий Иванович с трудом дополз до камня и увидел налипшие чешуйки и влажный след, ведущий вниз. Под камнями море трепало тело с рыбьим хвостом, над которым кружился и трепетал в истерике пакет.

Юрий Иванович, не видя ничего перед собой, бросился обратно домой, чувствуя, как в спину его толкает ветер с моря.

Юрий Иванович вбежал в дом и увидел эту девицу, на руках она держала Гамаюн. Голова райской птицы свесилась, рот был полуоткрыт, глаза подёрнулись плёнкой.

— Так это всё ты! Ты! Убила их всех! — Он вытянул руки и пошёл на убийцу.

— Дедушка! Нет! Всё не так! Это я — Олеся!

Олеся выронила тело Гамаюн на пол, отступая к двери. Русалка же его предупреждала, а он, старый дурак, не поверил, и теперь они все мертвы. Юрий Иванович почувствовал, что злость и отчаяние заполняют его, словно вода, давая силы высохшим конечностям и стекая из глаз по щекам. Он бросился к Олесе и сжал её шею. Она билась, пытаясь вырваться, но новая сила бурлила в нём, сила мести за потерянных друзей. Он сжимал шею до тех пор, пока глаза девушки не закатились. Потом они оба рухнули на пол.

***

Двое остановились возле маленького белого домика недалеко от утёса с маяком.

— А тут мило, домик такой хорошенький, и мыс с маяком видно из окна, наверно.

— Да уж, хорошенький. Тут такая история была недавно — ужас. Старик, бывший смотритель маяка, жил один на пенсии. Так вот у него, похоже, старческая деменция случилась, когда к нему внучка приехала ухаживать, а он её почти задушил. Повезло, что его удар хватил в процессе, а то бы не выжила. Где только сил нашёл, говорят, девяносто лет было.

— Почему душил? Выпивать, что ли, не давала?

— Да кто знает, может, почудилось чего.

— Жуть какая, жаль, хорошенький домик. Только маяк получается прям в окна светит.

— Его уже давно отключили, сейчас навигаторы во всех судах встроенные, мало где маяки остались. Ладно, поехали дальше, а то до темноты искупаться не успеем.

«Требования к внешнему виду посещающих светлый город Светлогорск» 

Лицо, руки и одежда должны быть чистыми, без дефектов, смущающих взор горожан, смотри приложение один «Дефекты, смущающие горожан». В списке было всё: от бороды до размера живота. Впрочем, каждому давался шанс пройти, нужно было лишь уплатить штраф, например, за бороду — два медяка, за толстый живот — один. Получалось, что жителям бородатые нравились меньше толстых. Дальше в списке шли запрещённые к проносу предметы. Оружие было под запретом, кроме одобренного святым синодом с выданным на ношение разрешением, впрочем, и тут можно было уплатить штраф и пронести всё что угодно, кроме посоха некроманта, видимо, оружие тёмных было категорически запрещено. Тут были требования к повозкам и животным, кажется, что-то ещё про курение трубки в общественных местах, но очередь снова сдвинулась, и список с требованиями остался позади. Странно, что с таким количеством требований в город кто-то может попасть.

Через шесть часов рыцарь достиг пропускного пункта, мелкий писец выдал ему стопку бумаг для заполнения, и Уб он Ван почувствовал новый приступ головной боли. Быстро просмотрев выданное, он с трудом улыбнулся, достал золотой из сумки и отдал бумаги писцу вместе с деньгами обратно. Тот сочувствующе хмыкнул и принялся заполнять документы сам. Паладин выдохнул с облегчением и обратился к стражникам, стоящим по бокам от писца.

— Уважаемые, а есть в вашем городе работа для паладина Императора?

— Как не быть, у нас тут дракон недавно эльфийскую принцессу спёр, говорят, дипломатический скандал назревает со светлым двором. Если допуск у тебя есть к геройским поступкам второго ранга, то дуй в муниципалитет за заданием.

Придётся заполнить море бумаг в муниципалитете, но что делать, иногда надо совершать подвиги, иначе лицензию на паладинство не продлят. Рыцарь с тоской подумал о войне, вот где было хорошо. Идти с друзьями в атаку, рубить врагов, брать штурмом крепости тёмных. Да, там смерть всегда стояла за плечами, и тёмные заклинания проносились над головой, но эта голова хотя бы не болела.

Заплатив положенные штрафы на проходной, рыцарь отправился в муниципалитет, предвкушая новый виток ада, и оказался прав. Секретарь мэра монотонно бубнил условия задания, а голова заполнявшего нужные бумаги паладина всё ныла и ныла.

— Убивать дракона нельзя, он достояние Светлогорского региона, последний остался.

— Что? А как же я тогда…

— Я не буду учить Вас вашей работе, сказано не убивать, значит не убивать, штраф тысяча золотых и лишение звания рыцаря.

Уб он Ван вспомнил, как в бою оторвал некроманту голову голыми руками, и посмотрел на голову секретаря с тайным желанием повторить этот подвиг.

— Вот, распишитесь за полученный комплект документов. Тут карта области, магкарточка дракона, магкарточка принцессы, список вещей принцессы, сдайте принцессу в соответствии с ним. Ну и тут ещё соглашение о неразглашении, соглашение на обработку данных, распишитесь, что ознакомлены с запретом на убийство дракона. Тут и тут два раза.

Паладин выбрался из муниципалитета без сил, он, постанывая, залез на коня и отправился в ближайший трактир. Там оказалось шумно, эльфы в элегантных горнолыжных костюмах заняли все места. Свободный уголок был только рядом с туалетом, прощай мечты о камине. Горячего вина тоже не оказалось.

— Кончилось, сезон, всё забито эльфами. Со всей Светлозари съезжаются на лыжах кататься. Вот есть чай с горными травами, очень полезно, — объяснил трактирщик измученному паладину, — обязательно оставьте отзыв нашему заведению, вот заполните бланк. Нас за обслуживание без отзыва штрафуют.

Приступ новой головной боли заставил выпить чай залпом и побыстрее покинуть заведение, а затем и город.

Сверившись с картой, он поскакал по тропе, начинающейся за городом. В горах было хорошо: свежий воздух, белые вершины, пролетающие по склонам эльфы. Вот бы они ещё падали почаще. Скоро местность обезъэльфила, и тропинка кончилась. Карта заканчивалась тропинкой, а на обратной стороне написано: приобретите полную версию в любом почтовом киоске Светлогорска. Окончательно заплутав, Уб он Ван вышел к огромной пещере. Внутри было тихо и пусто, только под небольшим булыжником около входа он нашёл записку. Она была написана матом: «Идите все в демонову… Задолбали, улетела с драконом к тёмным. Надеюсь, они не такие… принцесса Эдриелль».

Вечер опускался на горы, в пещере горел костерок, где догорали документы на подвиг. Возле костра сидел паладин, и голова у него больше не болела.

Очнулся Никита, только когда грибы стало сложно удерживать в руках. Осмотрелся, вокруг шумели деревья, это был уже не светлый березняк, а смешанный лес. Утреннее солнце с трудом пробивалось сквозь густые кроны. Так, теперь точно пора возвращаться в лагерь, Никита развернулся и увидел овраг, поросший кустами. Он не помнил, чтоб шёл около оврага, заблудился? Паники не было, не так уж далеко и ушёл от берега, минут пятнадцать всего бродит. Покричит, и его точно услышат.

— Ау! Ау!!! — сначала несмело, а потом со всей мощи своих лёгких заорал Никита.

Прислушался, никто не отвечал, зато рядом послышалось женское хихиканье. Мужчина покраснел, вот дурак-то разорался, а тут над ним уже смеются, наверно, из соседнего лагеря кто-то гуляет. Он повернулся и увидел женщину, стоящую недалеко.

— Извините, не подскажете, в какой стороне река?

Женщина промолчала и вдруг прыгнула вперёд, к нему навстречу. Присмотревшись к незнакомке, Никита попятился. Женщина была голая, и отвисшие груди висели до самого пупка, но не только это было страшно, у незнакомки была всего одна нога, растущая прямо по центру тела. «Мутант?» — мелькнула дурацкая мысль.

— Эй, ты чего? — Никита снова отступил, он лихорадочно вспоминал, нет ли поблизости пансионата для психов. Кажется, от них кто-то сбежал.

Женщина снова не ответила, вдруг взяла свои груди и перебросила за спину.

— Жесть какая! — взвыл Никита и, уже не разбирая дороги, побежал вдоль оврага.

Где-то рядом раздавалось хихиканье незнакомки, заставляя бежать дальше не останавливаясь. Наконец, силы кончились, а смех прекратился. Никита огляделся, вокруг был лес, густо заросший ёлками с буреломом и поваленными деревьями. Никита с тоской вспомнил, что его телефон остался в лагере, он же не думал, что зайдёт в лес так далеко. Ни еды, ни воды, даже ножа не взял, а кричать он теперь побаивался. В голове всплыли какие-то дурацкие мысли про мох с северной стороны, муравейники и азимут. Решительно развернувшись, Никита пошёл обратно. Ну баба, ну голая, чего он испугался-то? С чего он устроил весь этот марафон по пересечённой местности на радость этой лесной сумасшедшей?

Послышалась тихая песня, пели душевно, голос был женский и красивый. Никита взял себя в руки и пошёл на голос. Заставит эту «психическую» вывести его к людям, мужик он или нет. Подумаешь, страшная грудь, у его бабы Шуры такая же была, он в детстве видел. Неожиданно деревья разошлись в стороны, и мужчине открылось небольшое лесное озерцо с тёмной водой. Посередине озера был островок с одинокой берёзой. Она была большая, толстый белоснежный ствол и крона, теряющаяся где-то далеко в небе. Никита даже не думал, что берёзы могут вырастать до такого размера. Его внимание снова привлекла песня, и он заметил, что на берегу не один. Недалеко от воды сидела обнажённая девушка. Она расчёсывала длинные золотистые волосы и пела. Никита никогда ещё не слышал такого красивого пения, голос завораживал, шёл прямо в душу, заставляя забыть обо всём.

Мон въдь тястонь мокшень стирнесь,
Крайняй, седизе тейть панчф,
Эсон мокшень ляйсь ипорась,
И тундань шинь васень панчфсь.
Седиезе монь аф кирди
Алянь-тядянь крайть аф шнамс.
Эрь да мон!

Слова были Никите непонятны, но он подумал, что так петь можно только о любви. Его тело бросило в жар, он понял, что жил только для того, чтоб любить. Девушка повернулась и посмотрела на него. Глаза у неё были ярко-голубые, словно летнее небо. Теперь он мог смотреть только в эти колдовские глаза и слушать только этот голос, певший о любви, остальное стало неважно. Он подошёл к ней и замер, незнакомка замолчала. Никита справился с накрывшими его чувствами и спросил:

— Кто ты?

— Я Макразь, дочь Ведявы. А ты кто?

— Я Никита. Ты очень красивая, твоя песня, она… — Никита не смог найти слов, чтоб описать все те чувства, что завладели всем его естеством.

— Ты полюбил меня? — спросила Макразь.

— Да-да! Я бы хотел, — он посмотрел на обнажённую грудь девушки, и слова снова потерялись.

— Жениться на мне?

Никита хотел не этого, хотя сейчас, когда она спросила своим чарующим голосом, женитьба вдруг показалась ему совершенно логичной. Он лихорадочно свободной рукой застегнул обратно пуговицу на камуфляжных штанах. Он любит её, она прекрасна, так почему бы и не жениться.

— Да, конечно! Давай поскорее женимся, — заторопился он. — Только любишь ли ты меня?

— Конечно, я смотрела на тебя из воды там на реке и полюбила всем сердцем. Я так рада, что моя тётка Варь-ава привела тебя сюда.

— Значит, сможешь доказать свою любовь, — мужчина скинул куртку на траву.

Сел рядом с Макразью и притянул к себе за плечи, девушка подалась навстречу, подставляя губы для поцелуев. Никита навалился, подминая её обнажённое тело под себя, шепча нежные слова и лихорадочно целуя её лицо, покатые белые плечи. Макразь дарила свою любовь человеку с той же страстью, что и пела свои песни. Никита брал всё, что она давала ему, пока его не покинули последние силы. Он лежал на берегу и чувствовал, как страсть отпускает его, оставляя приятную усталость и спокойствие. Пора было возвращаться к палаткам, он встал и оделся. Девушка лежала на его куртке и смотрела на него влюблёнными глазами. Сердце нехорошо кольнуло. Он подал ей руку, Макразь встала и потянула Никиту за собой в озеро.

— Пойдём.

— Куда? — он почувствовал, как холодная вода заливается в кроссовку.

— На дне дворец моей матери, там тепло и сухо, не переживай. Там мы сыграем нашу свадьбу, — она потянула его дальше в озеро.

Никита ощутил, как берег резко ушёл из-под ног, и он оказался по пояс в холодной воде, неприятно от холода сжались… сжалось сердце, и голова прояснилась. Нежная ладошка Макрази крепко сжимала его руку.

— Слушай, я, наверно, не могу пойти к твоей маме в таком виде свататься, — торопливо заговорил Никита, чувствуя, как девушка настойчиво тянет его глубже, а он не может вырваться.

Макразь остановилась и внимательно посмотрела на Никиту, потом кивнула и отпустила его руку. Мужчина, освободившись, сразу стал отступать обратно к берегу.

— Да, ты и правда странно одет. Жениху надо белую рубаху с обережной вышивкой, а у тебя коричневая, да ещё и с пятнами. Да и штаны страшные. Ты прав, моей маме не понравится.

— Вот, я быстро домой сбегаю и переоденусь.

— Хорошо, но поклянись, что вернёшься.

— Крест даю, — Никита понял, что эта девушка, возможно, не любит кресты, и быстро поправился, — то есть да поразит меня гром, если не вернусь.

— Иди, Варь-ава тебя проводит, быстро к своим выйдешь, — девушка отбросила мокрые золотистые волосы за спину и опустилась в озеро с головой.

Обратно в лагерь Никита бежал не разбирая дороги. По лицу били ветки ёлок, осыпая хвою за ворот, хлюпала вода в кроссовках, а мокрые штаны шлёпали по ногам. Рядом раздавалось хихиканье, иногда меж деревьев мелькал одноногий женский силуэт. Лес закончился неожиданно, мужчина с разбегу вылетел к палаткам на берегу Мокши. Появление Никиты встретили удивлённые крики друзей.

— Нашлась пропажа!

— Эй! Ого, ты откуда такой мокрый? Мы уже искать тебя собирались, думали, не утоп ли по пьяни случайно, — подбежал к нему Костик.

— Всё нормально, мне домой надо. Срочно, дела появились, — пробубнил Никита.

Он собрал и забросил свои вещи в багажник. Быстро стянул мокрые штаны и кроссовки, швырнул на заднее сиденье и прям в трусах уселся за руль. Взревел мотор, и машина помчалась по ухабам сельской дороги, поднимая пыль. Мужики озадаченно смотрели вслед.

До города Никита добрался после обеда. Дома ждал скандал, жене очень не понравилось, что с рыбалки Никита явился в одних трусах и без обуви.

— Допился! А я говорила! — кричала она.

Никита сидел на кровати, смотрел на красную от гнева подругу и думал, что, возможно, избежал страшной смерти там в лесу у озера, ему совсем не хотелось становиться мужем лесной нечисти. Впрочем, за время дороги страх потихоньку прошёл, а дома стало казаться, что всё случившееся в лесу было алкогольным бредом. Может, и правда допился? Может, так начинается «белочка»? Додумать он не успел, глаза закрылись, и Никита провалился в тревожный сон.

Никита подошёл к зеркальной поверхности лесного озера, из его тёмной глубины на него смотрела Макразь, и взгляд её бездушных ярко-голубых глаз был полон ярости. Тут он почувствовал, как его босой ноги касается ледяная вода озера, поднимаясь всё выше и выше. Никита задёргался, но тело его сковал взгляд Макрази, он кричал, пока в лёгкие не хлынула холодная вода, заливаясь через открытый рот.

— Никита!

Он резко проснулся, рядом спала Иринка. Часы на телефоне показывали пять утра. В комнате было темно, за окном всё небо заволокли чёрные грозовые тучи. Резкий ветер завывал в открытое окно, и в этом вое слышалась грустная песня. Песня — зов, песня — плач. Никита зажёг лампу на тумбочке у кровати, всё отчётливее он слышал прекрасный голос Макрази в завываниях урагана. Небо над домом расколола белая молния, и сразу раскатисто загрохотало. Свет мигнул и погас, в комнате снова стало темно.

— Кажется, молния попала прямо в дом, — тихо сказал женский голос рядом.

Никита заорал от ужаса и упал на кровать уже без сознания. Над ним склонилась проснувшаяся Ирина, глаза её тускло мерцали голубым.

Из подъезда появилась мамочка с малышом, с трудом таща за собой коляску. Малыш голосил. «Орет, опять орет. Днем и ночью покоя нет. Эта тоже никогда не поздоровается, муж у нее в подъезде курит. Надоели, думать надо. Ключ в подвал бы не забыть завтра, пригодится.» Элеонора Ивановна поднялась и пошла домой. В подъезде было чисто, глаз мозолила лишь банка для окурков на подоконнике. Мимо медленно поднимающейся на свой третий этаж старушки пробежал парень, лихо обогнув ее на лестничной площадке. «Новенький. Хам какой. Не представился, не поздоровался. Молодёжь пошла без уважения к старикам. Ну с этим то все просто, наркоман.» В квартире у Элеоноры Ивановны было чисто, стерильно и очень тихо. Старушка не держала ни телевизора, ни радио. Устроившись в кресле у окна Элеонора Ивановна задремала. Тут тишину квартиры нарушил шум за стеной, забрякало пианино. Старушка открыла глаза и лицо ее исказилось злобой. Нет, с этим надо срочно что-то решать, мерзкий шум, уже неделю она его терпит. Она встала и побрела к столу, взяв ручку и бумагу. «Так сосед вчера в командировку уехал, значится завтра вернется. Квартира эта на его матери, документики я видела. Да-да. Ревнивый, очень, ссорятся вечно. Значит пишем так… Дату не забыть поставить.»

«Соседи, будьте скромнее. Ваши ахи и вздохи спать мне не давали всю ночь, у вас же дети пора заниматься этим делом потише.» Элеонора Ивановна спустилась в темноте вниз и бросила письмо в почтовый ящик соседей. Завтра муж соседки приедет и письмецо получит. Надо еще с наркоманом и мальцом решить, да и про дворника не забыть. Ночью старушку разбудил плач ребенка сверху, она потом долго бродила по квартире и думала о том, что как бы хорошо, если б все жильцы бы сдохли в муках, кончились бы тогда ее страдания.

Утро началось со скандала, у соседей долго орали, а потом на подъездную площадку полетели вещи и чемоданы и выбежали два зареванных мальчишки. Соседка с детьми съехала. Вечером того же дня, в дежурную часть поступил звонок, зареванная девушка говорила, что потеряла коляску с ребенком, на минутку оставила у подъезда, чтоб занести сумки домой. С дурным предчувствием полицейские отправились на вызов, детей, пропавших в этом доме никогда не находили. Действительно нашли только коляску, в густых зарослях кустарника на углу дома, младенца там не было.

— Черт, да почему на этом доме камер нет. — возмущался молодой стажер. — как так то.

— Дурной дом, сколько не собирались тут камеры жильцы установить, каждый раз кто инициативу проявлял сразу с ним беда случалась и не до камер становилось. Так и не поставили. — вызванный на место участковый мрачно посмотрел на дом. В сгущающихся сумерках он показался ему затаившимся чудовищем с горящими глазами.

Через неделю ударили первые заморозки и у подъезда нашли замерзшего ночью дворника, видимо стало плохо с сердцем, а потом холод сделал свое дело. Новый дворник мел последнюю осеннюю листву, когда из подъезда полицейские вывели парня.

— За что его? — спросил дворник, вышедшего из подъезда участкового.

— Наркотики хранил дома. Уволюсь я к чертям, не дом, а кошмар какой-то, всю статистику мне по участку портит. — участковый снял фуражку и нервно пригладил рано поседевшие волосы.

В свете фонарей кружился первый снег. Элеонора Ивановна выбралась из подвала держа в руках маленькие голубые пинетки. «Хорошенькие, чего добру пропадать». На клумбе лежал пьяный сосед. «Как жену выгнал, так и пьет. Скоро притон у себя устроит, подъезд загадит. Тварь какая» Старушка подошла и положила свою маленькую ладошку на шею соседу.

В этот миг мужчина даже сквозь пьяный угар почувствовал ледяной холод коснувшейся его шеи, холод пополз по спине, он распространялся по телу, выпивая все тепло. Где-то завыла собака.

Приближались новогодние праздники. Дом стоял похожий на новогоднюю игрушку. Смущала только мертвая тишина вокруг. На детской площадке не раздавался детский смех, не грелись у подвальных окон кошки, не сидели на лавочках пенсионеры обсуждая меню на новогодний стол. Ни шума, ни мусора, ровные очищенные дорожки и безлюдный двор. Риэлтор показывала подъезд новым покупателям.

— Посмотрите, как чисто. Дом старый, но ремонт хороший, никаких запахов. Очень тихие соседи. Во дворе порядок всегда. На площадке три квартиры. Все три пустые. В одной дедушка умер, внуки пока в наследство не вступили, в другой старушка умерла лет пять назад, видимо родственников близких не было, квартира пустая стоит. Ну и ваша, считай одни пока на площадке будете.

— Говорят и в нашей кто-то умер, что-то поветрие какое-то. — молодая женщина поежилась, ей показалось что в глазок квартиры умершей старушки, ее кто-то внимательно разглядывает.

— Да, мужчина, молодой. Поссорился с женой, выпил лишнего и около дома замерз. Он не в квартире помер, не переживайте. А старики, так я же говорю дом старый, жильцы пенсионеры, вот и помирают. — заюлила риелтор.

— Да что ты переживаешь? Камер вот тут нет, это плохо. Надо поставить будет, кто сейчас без камер в подъезде живет, тем более если старички в маразме есть. — сказал крупный мужчина осматривая лестничную площадку. Риелтор открыла квартиру, и они скрылись внутри.

Элеонора Ивановна отошла от глазка. «Камеры — это не хорошо, не надо нам камер. Вот опять беспокойство, опять думай.»

Элерона Ивановна берегла покой и порядок этого дома уже много лет, здесь она родилась, прожила всю жизнь и умерла, став его незримым хранителем.